В нашем городе был известный настройщик – «старый Деклерк». Старым его звали из-за сына, который – не скажу точно, но вроде бы пошел по его стопам.
Я не знаю, как правильно писалась фамилия – вместе или раздельно, но она напоминала мне «Трех мушкетеров». Герцог де Гиз, граф де Рошфор. Хотя еще я знала, что «клерк» – американский служащий. Но приставка «де» — точно дворянская, причем именно французская. Словом, не человек, а сплошная загадка.
Внешности настройщика я не помню, помню только ощущения. К нам, т. е. ко мне, Деклерк приходить не любил. Хотя мой отец занимал видное положение в городе и привозил ему с Москвы «запдетали» к инструментам, которые в советские времена «достать» было проблематично.
Причиной этого была я – школьница с практически абсолютным слухом. Ну что поделать, если я слышала разницу в 1/8 тона? И напрочь отказывалась играть, пока пианино не было настроено как положено. А настраивалось оно не так, чтобы редко.
Если для остальных детей инструмент мог просто бренчать, да и ладно, лишь бы не было диссонанса, то для меня он должен был именно «звучать». И пока звучание инструмента не было таким, как мне хотелось, мастеру приходилось его настраивать. Иногда и довольно долго.
Больше всего я любила, когда снималась задняя панель. Меня завораживали деревянные молоточки. Маленькие овальчики на ножке-карандашике, нижняя часть которых была в «бархате». Именно они извлекали звуки из натянутых внутри инструмента струн.
Еще меня очень интересовало, почему одни струны натянуты ровно, а другие – наискось. И как из них получается звук. И почему одна педаль делает звуки протяжными, а вторая – отрывистыми и резкими.
Но объяснять мне это никто не собирался. Родители не знали, настройщику было не до того (да он, подозреваю, и не стал бы), а Интернета в то время просто не было.
Но я все равно каждый раз не отрывала глаз от молоточков и пыталась угадать, какой молоточек какой клавише соответствует. Конечно, когда я нажимала на клавишу и, перевесившись, смотрела на пианино с обратной стороны, я видела конкретный молоточек. Но изучить внутренности инструмента мне родители благоразумно не давали.
Еще очень сильно меня занимал камертон. Я до сих пор не понимаю, кто настраивает его и почему он дает верный тон. Мы в музыкальной школе даже песенку пели: «Дал верный тон наш камертон, начинаем петь канон с ноты до».
Словом, процесс настройки моего пианино доставлял мне удовольствие. И как же красиво после этого звучала музыка! Я любила классику – Баха, Брамса, а еще вальсы Штрауса и старинные русские вальсы. Играя «Амурские волны», я слышала их тяжелый рокот, а играя «На прекрасном голубом Дунае», слышала тихий плеск волн и «видела» на них солнечные блики.
Моя собака – лайка – безошибочно угадывала Баха. Она садилась рядом и подвывала, почему – не знаю. А я видела отвесные серые скалы, с которых падал в бездну холодный водопад.
Все эти ощущения мне давал мой инструмент, который частенько настраивал «старый Деклерк». Благодаря ему он звучал. И хотя пролетело много лет, старый настройщик пианино с «французской» фамилией до сих пор остался в моей памяти.